Голубые озера Карелии

Оцените материал
(5 голосов)

Ясным безоблачным днем озера эти поистине голубые. Потому что кристально, хрустально-чистая вода зеркально отражает свод небес. И видится что-то даже неестественное, завораживающее взгляд в этих трепетных переливах синих, голубых и белых оттенков всевозможных тонов и во всевозможных сочетаниях на тронутых легким волнением водах.

Если помнят читатели нашей газеты, в 1988 году впервые заявила о себе зародившаяся, в городе группа туристов-водников, людей, увлеченных путешествиями по рекам на плотах. И всякий раз, из дальних странствий возвратись, экипаж делился своими впечатлениями о походах, в путевых заметках и репортажах. В прошлом году впервые в туристской биографии группы был спортивный сплав на надувном плоту по категорийной горной реке Койве, что на Среднем Урале. Нынче (1992 год) в августе — новая экспедиция — сплав по горной реке Чирка-Кеми в Северной Карелия. Сегодня мы начинаем публикацию путевых заметок об этом походе одного из его участников, заместителя редактора нашей газеты Анатолия Вылегжанина.


“В ПОХЪЕЛУ, В СТРАНУ ТУМАНА”

Старый, верный
Вяйнямейнен
Приготовился к отъезду
В те холодные селенья,
В Похъелу, в страну
тумана.
(“Калевала”).

Начиная эти репортажи о нашей экспедиции в Карелию, я посчитал нужным сделать маленькое вступление.
После похода в прошлом году на Урал по реке первой категории сложности Койве, о котором я рассказывал минувшим летом в газете, практически сразу же началась подготовка к более сложной экспедиции. Накопленный опыт сплава и рекомендация маршрутно-квалификационной комиссии Кировского областного клуба туристов для участия в плотовых походах более высокой категории позволяли надеяться на успех прохождения более сложной, чем в прошлом году, трассы.
Стали, искать “тройку”, то есть реку третьей категории сложности для плотов (всего таких категорий, шесть.) т Дело это не такое простое. Ведь в стране тысячи рек, “тройки” есть повсюду в горных районах: в Прибайкалье, Саянах, Карпатах, на Алтае. Но в силу разных обстоятельств выбор пал на Чирка-Кемь в Карелии. Забегая вперед, скажу, что выбор маршрута оказался удачным и почти полностью удовлетворил всех. Почему не совсем? Потому что был нетипичным для горних рек, но об этом— после.
Важной особенностью похода было то, что маршрут предполагалось пройти на плоту принципиально новой для нас конструкции. Основу его составляли пять надувных гондол из детской клеенки в капроновых чехлах длиной три метра и диаметром 45 сантиметров. При полном водоизмещении 2 тонны и общем весе 22 килограмма они обещали почти двукратный запас плавучести даже при полной оснастке, с экипажем и вещами. Эти технические характеристики позволяли смело идти не только на “тройку”, но даже на “пятерку”, а экипажу быть уверенным в высокой безопасности прохождения маршрута и его порожистых участков.
Экипаж наш, теперь уже окончательно сложившийся, был тот же. Напомню, что кроме меня в нем Александр Забалуев — сварщик из кооператива “Подряд”, Михаил Смышляев — преподаватель Вишкильской средней школы, Алексей Худицкий — бригадир бетонщиков из колхоза “Искра” и фрезеровщик завода “Микрометр” Николай Спицын.
“Колоритное”, должно быть, зрелище представляла эта наша компания, когда с огромными станковыми рюкзаками, вещмешками, сумками и прочим скарбом общим весом центнера два с половиной мы выгрузились на Ярославском вокзале столицы. Но вот позади трое суток дороги, тысячи две километров поездами и автобусом, хлопоты, нерпы к неприятности с пограничниками у финской границы — и мы у цели: на берегу Чирка-Кеми, в сердце Карелии. Уже вечер, уже тянет прохладой, хотя солнце еще назад тайгой. Михаил с Сашей ставят палатку — высокую, белым чумом, “Зиму”, мы с Алексеем идем за жердями в ближайший сосняк, чтобы завтра с утра сразу начать строить плот. А Николай сегодня за повара. Позади — дорога, впереди — река, сплав, и завтра будет трудный день.

А. ВЫЛЕГЖАНИН.

“ПО ВОЛНАМ ПРОЗРАЧНЫМ, ЧИСТЫМ”

Там гребут на этой
лодке,
Там гребут и
поспешают
По волнам прозрачным, чистым,
По равнинам вод
открытых.
(“Калевала”)

Продолжая рассказ о путешествии по Карелии, я совсем упущу день первый. Потому что хоть и весь он, часов с четырех утра до ночных сумерек, был заполнен заботами всего экипажа, связанными со строительством плота, но непосвященным это, думаю, мало интересно. Скажу только, что расчеты конструкции, многомесячные зимние и весенние хлопоты по добыванию дефицитных материалов для гондол и изготовление их увенчались прекрасным результатом. Судно, на котором собрались пройти не одну сотню километров по таежным северным ре кем почти до Белого моря, получилось легким, прочным, с высокой посадкой, хорошо отцентрированными гребями и необычайно легким в управлении. И несмотря на то, что очень поздно уснули, поднялись наутро довольно рано, горя нетерпением скорее позавтракать, погрузиться и — отчалить.
Было первое августа, солнце только-только поднималось над тайгой, и все вокруг белело первым, должно быть, этим летом на исходе свежем инеем. Около девяти без рынды и гудков, без прощальных платочков провожающей родни отвалили от берега, полные счастливых предвкушений удовольствий долгого водного пути.
Чирка-Кемь в верховьях вроде нашей Моломы в ее среднем течении. Тихо и плавно несет она свои чистые воды то средь болотистых низких берегов, поросших камышом, осокой и тальником да тощим сосняком, то меж отороченных будто огромными черными замшелыми валунами песчаных откосов, над которыми высятся и тянутся на многие километры по холмистой равнине вековые сосновые боры, чистые и светлые, почти без подлеска. То слева, то справа, то впереди взору открываются плесы и плесистые заливы и заливчики, озерки и озера с кувшинками и лилиями на бирюзовых пространствах недвижных вод. Глядишь и не можешь наглядеться на эти милые сердцу всякого русского человека северные речные пейзажи. На эти окуневые, щучьи обиталища, нетронутые и непуганные, незагаженные “химией”, о каких сейчас могут только мечтать наши, вятские, скажем, рыбаки. Не можешь надышаться этим теплым смоляным духом сосновых боров, когда ходишь с топориком в поисках дров, увязая во мху, 'бегом и хрустящем, меж бронзоствоствольных северных великанов, нетронутых тотальной валютной рубкой.
Карелия по праву считается страной сорока тысяч озер. Мы видели их в великом множестве по обеим сторонам автотрассы, когда на автобусе ехали к нашей реке. Но во всей своей величественной, сдержанной северной красотой и лиризме предстают они взору, когда вы плывете по ним на плоту, поставив его поперек движения и совсем “неспортивно” лопатя гребями воду, будто веслами на лодке. Пока двое вахтенных мерно и в такт закидывают желтые лопасти гребей, с плеском врезают их в воду и полукругом взмахивают вновь, можно сколько угодно любоваться необъятным разливом вед. С погодой нам удивительно повезло, стояли солнечные жаркие дни, и мы часами плыли что волнам прозрачным, чистым”, отражающим голубизну небес.
Ясным безоблачным днем озера эти поистине голубые. Потому что кристально, хрустально-чистая вода зеркально отражает свод небес. И видится что-то даже неестественное, завораживающее взгляд в этих трепетных переливах синих, голубых и белых оттенков всевозможных тонов и во всевозможных сочетаниях на тронутых легким волнением водах. Иногда, поглядев за борт, видишь под собой на глубине трех четырех, а может больше метров длинные узкие водоросли всех оттенков желтоватого и зеленого тонов, извивающиеся в водных струях у самого дна. Или камни, маленькие, большие, огромные валуны, а то и вовсе глыбы проплывающие в угрожающей близости к гондолам, обросшие черным и зеленым водным мхом. И по водорослям этим, - и камням плавно скользит тень плота, распугивая стайки рыб.
Для рыбаков в этом северном водном крае раздолье. На озерах вечерами мы дорожили блесной, ловили щук и окуней и конечно, лакомились ухой. Местные жители и, вроде нас, отдыхающие ловят здесь издавна кроме щуки и окуня, ряпушку-селедку, хариуса, палью, лесося и других рыб. Но исстари промысловик твердо знал, что родные угодья не бездонны, и страшным грехом считалось в воду что-нибудь нечистое.
Словом, для путешественника, любителя природы Карелия может стать на время отпуска прекрасным местом отдыха “вдали от шума городского”, от политики и прессы, среди безмолвия тайги, приволья голубых озер – всего того истинного, почему всегда тоскует душа истомленного тяжким бытием человека.


“СРЕДЬ ПРИБОЯ ВОЛН ШУМЯЩИХ”

Пусть челнок бежит
скорее,
Пусть уключины гогочут
Средь прибоя волн
шумящих,
Средь воды, покрытой пеной.
(“Калевала”),

“Ехал на лодочке Великий Петр, веселышками помахивал, а где парусок, если ветерок тянет. Пономареву гору прошел. Встали впоперек пути корги морские, каменные отмели. У Вардегоры торнуло корабль, задело днище каменищем. Барин-фельдфебель на палубу пал.
— Пропадем навеки!— вопит, с белым светом прощается”.

Так повествуется в сказах о Петре I той поры, когда он “прорубал окно, в Европу”, про его плаванье по карельским рекам. Нетипичность их для горных в том и заключается, что меж многочисленными озерами и недвижными лагунами плесов есть участки с большими уклонами падения воды, набитые на десятки, а то и сотни метров “каменищами”, по которым стремится, мчится вода, увлекая в пенную свою стихию с шумом, рокотом, дикой пляской брызг все, что ни окажется на ее поверхности, что не спасется в тихом улове у берега. Это — знаменитые карельские пороги одного из наиболее трудных водных маршрутов. Барам да фельдфебелям, тем более на лодочке соваться на них — с белым светом прощаться. Но мы были не баре, плыли не на лодочке и для того как раз ехали в этот дальний край, чтобы “побороться” с этими порогами и не пропасть, а получить от встречи с ними удовольствие.
Возможностей для этого на Чирка-Кеми достаточно. Разные лоции, отчеты других экипажей отмечают на ней от трех до четырех десятков порогов и шивер. Показать класс их прохождения, отточить мастерство управления плотом в мощных потоках своенравной реки есть где. Однако было бы очень длинно и нудно рассказывать, как шли мы по всем порогам. Да в этом и нет необходимости. Тем более что со стороны, так сказать, тактической дело это довольно однообразное. Подошел к порогу, прицелился выше, прогулялся по берегу, отметил, где лучше пройти, потом вернулся, встал на гребь, и — вперед... Ну если порог сложный и вероятность переворота выше кажущейся вам допустимой, выгрузил на берег вещи. Только потом их придется волочить до конца порога, продираться по камням сквозь густые заросли. Потом опять погрузка, увязка... Поглядел бы кто на нас со стороны в эти минуты, плюнул бы, наверно, в сердцах на эти камни да выругался, вроде: “В гробу бы я видал такой “отдых”! “Однако тяжкая эта работа, которой в водном путешествии хватает, с лихвой вознаграждается восторженным, счастливым чувством полета на гребнях волн, “средь воды, покрытой пеной”. Даже сейчас, в домашней тиши, когда воображение рисует те минуты, восторженно, взволнованно забьется сердце от свежих совсем еще воспоминаний.
...Вы стоите на греби и с кем-нибудь вдвоем ведете плот. Остальные трое занимаются кто чем, сидя на вещах. Коля Спицын под диктовку Алексея записывает слова полюбившейся песни. Миша Смышляев листает брошюрку о психологии интимных отношении, иногда цитирует и доказывает кем, что в этом отношении все мы — олухи и вообще безграмотный народ. Саша загорает, предается безделью и вяло отругивается в духе “Михаил, ты не прав”. Вечереет, но жара еще морит, и все уже не прочь что-нибудь пожевать.
Но вот в привычную судовую болтовню вплывает явственный шум впереди, шум порога — плещущей, вспененной воды. В сторону, в мешки поглубже — книжки, прочь — разговоры “о девочках”, кто-то достает потрепанную лоцию с картой реки. интимных отношений, иногда цитирует и доказывает нам, что в этом отношении все мы — олухи и вообще безграмотный народ. Саша загорает, предается безделью и вяло отругивается в духе “Михаил, ты на прав”. Вечереет, но жара еще морит, и все уже не прочь что-нибудь пожевать.
Но вот в привычную судовую болтовню вплывает явственный шум впереди, шум порога — плещущей, вспененной воды. В сторону, в мешки поглубже — книжки, прочь — разговоры “о девочках”, кто-то достает потрепанную лоцию с картой реки. Начинается мужская работа. Порог впереди, за поворотом, до него может быть, еще с километр, но он заранее и вполне серьезно предупреждает: “Ребята, аппарата на “товсь”!
Вы пристально глядите вперед, в самое начало поворота, и жалеете, что забыли дома бинокль. Но и без бинокля явственно видно, явственно видно, как над урезом вод, будто дельфинчики будто рыбки серебристые на нерест идут — взбрызгивают вспененные, пронизанные солнце бурунчики. Пока за спиной у вас выясняют, какой именно – Омос, Кельба или Никутный – нас ждет порог (на берегах табличек нет!), вы гребете медленно забарая вправо. Вот первые метры, вот первые десятки метров “воды, покрытой пеной”, открываются вам с грядами надводных и подводных камней, отдельными, разбросанными по руслу тут и там глыбами, и нужно срочно решать, с осмотром проходить или без, вытаскивать на берег вещи или идти с ними.
— Да прем та-ак! Чего там с барахлом возиться, — предлагает Алексей, и мы “прем”.
Уже и лоция убрана подальше, проверены вещи, не смоет ли что, и вы выводите плот на главный слив, на самый темный “язык”, чуть забираете вправо, еще та-ак. Собраться! Внимание!
Все! Мы в сливе! Кренясь вперед и бодая стойками подгребицы буруны, плот скользит все быстрее и быстрее — и вот вы уже в водно-пенно-каменной каше. То справа, то слева, то впереди чуть подальше — огромные обливные валуны, то плавно-выпуклые, то, как стол, плоские, то устрашающе – для нежных наших дол — клыкастые, а за ними — свои большие и маленькие, пороги и порожки, сливы и “бочки”, пенные котлы и котелки. И искусство гребцов, носового и кормового, в том и заключается, чтобы увильнуть от самых опасных камней. И все это на скорости и при общем правом поворота, который тут же переходит в левый, и вас мчит уже рядом с каменной береговой стенкой. Умение “читать” поток предельная концентрация внимания, мгновенная реакция, умелая работа гребью и обязательно — чувство кормовика — в этом залог безопасности экипажа и плота, спортивная техничность, наслаждение борьбой с водной стихией.
Но об этом говорите спокойно сейчас, а когда вы в середине пороге, когда ловите мгновения, чтобы меж камней и метровых стоячих волн протиснуться, пробиться, когда вас то справа, то слева заливает, и брызги летят вам в лицо, а по гондолам и настилу “торкают” каменищи, — в такие минуты вы ни о чем не думаете, кроме утоления жажды борьбы и победы. Но вот порог почти позади, вас еще раз пять-семь кидает вместе с плотом на больших — в ваш рост — волнах и с разливающимся пенным языком вы выплываете на широкий темный плес. Залиты вещи, все по колено мокрые, у всех полные кеды воды, но еще живы и счастливы, и немножко грустно, что еще один порог теперь уже позади.


“В КРАЕ СЕВЕРА УБОГОМ”

Редко мы бываем вместе,
Редко ходим мы друг к другу
На пространства этом бедном,
В крае севера убогом,
(“Калевала”).

Всякий раз, готовясь в путешествие, стремишься узнать как можно больше о тех местах, куда собрался. Хочется заранее, пусть заочно, познакомиться с историей и культурой этого края. Не была исключением в этом смысле и Карелия — Карельская АССР, окраина России.
Уже в IX веке русские летописи упоминают “корелу” — население территории к северо-западу от Ладожского озера. Отсюда, с Ладожских берегов, и вышли предки карелов в XI—XII веках в западные регионы современной Карелии. С этого времени наиболее значимыми становятся связи карелов с русским населением. Воздействие русской культуры было настолько сильно, что хозяйственный уклад, материальная культура этого региона слились в единый тип. Идет и процесс “карелизации”. Карелы окончательно оформляются в единый народ, хотя и с небольшими культурными отличиями.
Тяжелый урон собственно карельской культуре нанесла Великая Отечественная война. В это время многие исконные жители этого края были эвакуированы в Архангельскую, Пермскую и нашу Кировскую области. Оказавшись в новых районах в русском окружении, карелы быстро утратили многие специфические культурные черты. Процесс ассимиляции с представителями других наций и народностей пошел еще быстрее после войны, когда начались массовые лесозаготовки в этих местах.
Кроме лесных чащоб и болот, в Карелии нет клочка земли, годного для привычного нам зернового земледелия. Поэтому исстари практиковалось земледелие подсечное, когда вырубались, раскорчевывались участки лесов для возделывания культур. На подсеке сеяли рожь, овес, репу. Позднее к этим культурам прибавились пшеница, гречиха, лен и конопля. Последняя давала ценное сырье — нитяную дель для сетей. Привычному в нашем представлении огороду внимания почти не уделялось. Выращивались только редька, лук да все та же репа. Убирали ее до Воздвиженья — 27 сентября, который считался репным праздником. Среди карельских крестьян до сих пор бытует поговорка: “Репа в яма, баба — на печи”.
Иначе говоря, лес в этих местах был поистине отцом древнего землепашества. Интересно отметить, что при скудных урожаях и большой ценности хлебных сортов семян, посевной “фонд” держали сеятели в мешочках из шкурок, добытых охотой, — куньих, беличьих, горностаевых.
Помимо этого лес, конечно же давал и мясо зверя и птицы. Охота велась своеобразно. Лесные угодья делились между семьями. Каждая владела лесным участком определенного размера — “путиком”. Здесь были охотничьи станы, ставились силки, клепцы, перевеси, другие орудия ловли зверей и птиц. В октябре каждый охотник выставлял на своем “путике” до четырехсот ловушек и всю зиму уже не знал отдыха. Промысловики добывали множество боровой дичи, но никогда не били водоплавающую а лебеди вообще особо почитались. Мясо зверей шло в пищу, кости — на изделия, шкура — на одежду, жилы — на ее веревки.
Помимо этого лес же давал материал для строительства жилищ и очень важного средства для жизни и общения — лодок. Широко и прочно развито рыболовство давало окуня, щуку, хариуса, палью, ряпушку, селедку, ласося. Рыбу добывали сетями разной конструкции по открытой воде из-подо льда били острогами на порогах строили постоянные ловушки. Но озера берегли. Никому и в голову не приходило брать больше нежели брали предки. Иногда за рыбой отпавлялись в целые путешествия. В девственных чащах Корелии, где озеро перекликается с озером, протоки связывают озера друг с другом, а где нет воды, человек перетаскивал лодку до следующего озера волоком.
Из-за недостатка газетной площади придется упустить многие интересные факты истории развития Карелии. Расскажу лишь о том, что особо поражает воображение, когда знакомишься с истоками местных ремесел, лежавших в зачатках современной промышленности. Каждому, кто придумает даже сейчас путешествовать по карельским лесам, непременно попадутся останки старинных металлургических заводиков — кирпичные стены и ямы с почерневшим в округе лесом. Карелы издревле умели добывать и железную руду со дна озер и из болотных трясин. Ее поднимали на специальных плотах, переплавляли в домницах и поставляли в православные монастыри. Такую руду успешно плавили еще в петровы времена. Сейчас совершенно невозможно представить, как поднимали эту руду на поверхность, каких тяжких трудов все это стоило.
Своеобразна и богата палитра устного народного творчества карелов, фольклор этого северного народа. Но об этом речь впереди.

„ЧЕРЕЗ ПЕНУ С ДИКИМ РЕВОМ"

Старый верный
Вяйнямейнен
Правит дальше через
волны
Меж подводными
скалами
Через пену с диким ревом.
(“Калевала”)

В одном из предыдущих репортажей, когда я писал о прохождении порогов, намеренно упустил даже упоминание о главном пороге на Чирка-Кеми Тахко-Падуне. Потому что то, как мы его “брали”, заслуживает отдельного и особого рассказа.
Едва ли не на каждой горной реке есть место — порог, каньон, “щеки” — которое значительно превышает по категорийности остальные препятствия на маршруте, а то и зовется коротким словом “непроход”. Скажем, Мажойский каскад на Чуе (Алтай) или порог Ханская щель и каньон на Уде (Саяны). При всей своей часто печальной славе “местечки” эти всегда остаются мерилом не столько, наверно, мастерства, сколько мужества экипажей. На Чирка-Кеми это — Тахко-Падун.
В официальной лоции реки ему посвящены буквально три строчки: “Сразу за Кривым (плес 200 метров) — непроходимый Тахко-Падун. Вероятно, при высокой воде его можно пройти близко к правому берегу, если камни в месте слива будут надежно закрыты водой”. И тут же предлагается от греха подальше удобный обнос 30 метров по правому же берегу. А если к тому же учесть, что это мнение байдарочников и катамаранщиков, нам, плотовикам нечего было и думать соваться на Падун на своем “бульдозере”. Как потом оказалось, такая психологическая установке со служила нам дурную службу.
К Падуну подошли вечером третьего, дня похода, успешно взяв перед этим два довольно сложных порога, причалились а живописной, лагуне под скалами. Продравшись по мшистым камням по едва заметной тропке сквозь ельник и кустарник — что в лоции названо “удобным” обносом — я вышел на камни ниже порога. То, что представилось взору, поразило воображение человека привыкшего жить на спокойных равнинных реках.
Представьте себе рваное полукружье каменной гряды шириной метров тридцать, выпуклое вверх по течению. Слева от меня — те самые камни, разбросанные как попало огромные валуны, над которыми, если они “будут надежно закрыты водой” — по лоции —еще “вероятно, можно” пройти при высокой воде. При нас вода была средней, после прошедших за неделю до этого дождей, и камни эти частью торчали над потоком, частью обливались им и только угадывались средь “языков” и пенных бурунов. В центре был почти типичный водопад с ярко выраженной “бочкой” слива и широким, метров в восемь, пенным котлом с мешаниной кипящей воды, пляской брызг и даже легким как бы туманцем. Между ним и тем берегом был слив шириной метра в четыре с углом падения градусов в тридцать, с выделявшими его острыми камнями по обеим сторонам, переходящий внизу тоже в водопад. Широкий, на полреки, “язык” вспененной воды тянулся в открывающееся ниже по течению озеро. Вода из широкой голубой лагуны, изливаясь через эту каменную гряду, “с диким ревом” на всю таежную округу, перла по камням, обрушивалась в пенный котел, разлеталась гривами на острых камнях. В розоватых закатных лучах солнца под синеющим уже вечерним небом среди сероватых мраморных скал порог этот поражал красотой и мощью дикой природной стихии.
Несколько минут мы стояли не камнях, завороженные открывшейся картиной. Но нам было нужно его “брать” — и это показалось мне самоубийством, “упражнением”, для камикадзе. Наметанный взгляд водника нигде не находил сколь-нибудь пригодной щели средь камней и струй не только для плота, но и для байдарки. Действительно, лоции не врали. Это был “непроход”, кроме разве слива у того берега. Но по тому сливу едва ли кто ходил, если его не берут во внимание даже лоции. И чем больше я сидел на камнях, глядел на эту бешено несущуюся воду, тем сильнее эта дикая стихия парализовывала сознание и вселяла чувство мрачной безысходности.
И что за напасть, думал я, что за притча? Кто меня гонит на эти камни, в эту кашу? И что это за дурь такая взыграла, что надо обязательно лезть в это пекло с довольно приличными шансами на смерть? А где-то там, в двух тысячах верст, в Котельниче, дома, ждут жена и дети, не ведая, какие “глобальные” проблемы решает их бродяга-папа, сидя у черта на рогах на камне и стряхивая пепел сигареты в ревущий поток. Я так и сказал ребятам, когда стали обсуждать, как будем “брать” Падун, что это самоубийство. Тут и началось!
Стенограмму этого совета экипажа привести не берусь: обмен мнениями шел на одних матюгах — близость опасности обостряла чувства... Однако сквозь непечатность фраз можно было ясно вычленить главное:
— Падун надо “брать”, и по левому сливу, потому что тяжелый плот все равно не обнести; спускать плот один, сплавом — рэзобьет; и чтобы потом всю жизнь не жалеть, что не “взяли” такой шикарный порог.
— Если Падун не “брать”, так нечего было и тащиться сюда за такие километры нечего тогда и впредь собираться на более сложные реки, и здесь на Падуне, можно кончать весь водный туризм, а отпуска проводить дома на диване.
После бурных обсуждений, решили, что утро вечера мудренее, надо отдохнуть и завтра с утра на свежую голову и со свежими силами принять решение. Лагерь разбили на пятидесятиметровой скале над рекой в живописнейшем месте, поужинали и уснули под шум порога внизу — и проснулись опять под этот шум.
Пока то да се, завтрак и прочее, вчерашний совет возобнозился. Только уже в более спокойных токах. Для Алексея тут было нуль проблем. Он у нас самый молодой и горячий конечно.
— Да гребанем по бездорожью, только зубы счакают! — повторял он вчерашнее.
“Счакать-то” “счакают”, без сомнения, думал я и, глядя сверху из порог, (просчитывал линию движения и гребки для носового и кормового гребцов. Михаил со свойственной ему обстоятельностью и покладистостью бросил на это свои познания в физике и все пытался доказывать Алексею что-то там насчет векторов движения, кинематики сил. Саша, следуя своему принципу во время отпуска отдыхать душой и телом, один лежал в палатке, крутил транзистор и слушал зарубежных эстрадных певичек, а Коля Спицын готовил аппараты, чтобы сделать кадры, “последние при жизни”.


„МЕЖ ПОДВОДНЫМИ СКАЛАМИ"

Старый верный
Вяйнямейнен
Правит дальше через
волны
Меж подводными
скалами
Через пену с диким
ревом.
(“Калевала”).

Утром следующего, четвертого уже, походного дня, когда решение штурмовать порог было принято, стали готовиться. Подкачали гондолы, оделись полегче, чтобы, если выбросит за борт, проще было плыть до берега, и переправились на ту сторону лагуны. В лучшей форма был Алексей — плавки, кеды, спасжилет. Прошлись по каменной гряде — полуразбитой ряжевой стенке, сделанной когда-то сплавщиками. И не знаю, кому как из ребят, но вблизи порог показался мне еще страшнее, чем вчера. Впрочем, брошенные в поток две коряжки — на предполагаемую линию движения судна — благополучно прошли, немного задержавшись в пене под водопадом. И хоть это было добрым для нас знаком, то ли вчерашние упаднические настроения, то ли общее деморализованное состояние, в котором я выехал из дома, но неожиданно чувство страха охватило меня. Это был животный, прямо - таки желудочный страх, которого я вроде никогда еще ранее не испытывал и вспоминать о котором сейчас просто смешно. Но так как перепуганный человек ни на что не годен, ребятам я об этом сказал.
Тут произошла небольшая заминка, потому что мы уже выгребали из улова, порог ревел в двадцати метрах, и нужно было выходить на намеченную ранее линию движения. Состояние это продолжалось с минуту, может, меньше, но потом вдруг исчезло, оставив место предельной собранности перед самым главным и самым ответственным для плота и для экипажа. Михаил и Саша были “пассажирами”, за гребями стояли мы с Алексеем и должны были изобразить сейчас плавную змейку “меж подводными скалами” и на скорости.
Все дальнейшее уложилось секунд в двадцать и прошло в полном на плоту молчании. Входим в поток, скорость нарастает, вот первая каменная грядка с пеной вот быстро проплывает справа каменный зуб, я дергаю кверху из потока свою гребь, Алексий еще делает пару очень нужных правых гребков — и мы с шелестом гондол и с грохотом подводных камней по конструкциям настила проволакиваемся по сливу и окунаемся в пену. В какое-то мгновение весь плот резко заваливается влево, будто собираясь перевернуться и накрыть всех, но тут же выравнивается, и нас несет уже вместе с пеной вдоль берега и... садит на камень. Еще полминуты рефлективной борьбы, чтобы слезть с камня, и мы с трудом и борясь стоячими волнами, подгребаем к “нашему” берегу.
Все! Непроходимый Тахко-Падун проходим, покорен, и причем очень хочется думать, что для туристов-водников Котельнича впервые. Ребята обнимались, поздравляли друг друга с победой, с тем, что остались живы и в здравии. Разве что вымокли немного.
Через несколько минут, когда у берега перевернули плот на подгребицы, увидели, как жестоко погрызли камни конструкции настила. Ребята остались снимать гондолы для ремонта — потрепало основательно, а я пошел в лагерь на “нашей” скале. Перепрыгивая с камня камень по берегу мимо Падуна, я довольно равнодушно взглянул в его сторону, не испытывая к нему ничего, кроме чувства равнодушия и досады на то, что порог этот стоил стольких треволнений и страхов. Потом мы обменивались с Алексеем впечатлениями от прохождения, и оба пришли к выводу, что “непроход” этот — не более чем рядовое тренировочное упражнение и готовы были пройти его на одних спасжилетах, в лучшем случае — на надувных матрацах. Впереди у нас, если все сложится нормально, таких Падунов будут десятки на маршрутах несравнимо более сложных, и то, что мы сделали сегодня, — залог будущих спортивных побед на реках Алтая, Саян, Прибайкалья.
К чести нашего экипажа котельничан будет отметить, что за два дня, которые мы “стояли” на пороге, его миновал и до десятка экипажей из Белоруссии и Москвы. Но не один из них не “взял” порог — обнесли свои судна по берегу. Они никогда не скажут, как это сделал я только что, — почему они не пошли на Падун, и ни у кого из водников не повернется язык укорить их в этом. У нас это не принято.
Конечно, можно бы и не рассказывать о пережитом чувстве страха, но мне важны истина и желание показать, что переживает человек при встрече с дикой и враждебной, чуждой ему стихией. И как побеждает себя.
А ВЫЛЕГЖАНИН.


КАЛЕВАЛА-РОДИНА ГЕРОЕВ


Мне пришло одно
желанье,
Я одну задумал
Думу,—
Чтоб пропеть мне
предков песню.
Рода нашего напевы.
(“Калевала”)


Так начинается одно из величайших литературных творений, памятник карельского народного эпоса “Калевала”. А. М. Горький писал о нем 1906 году: “... Индивидуальное творчество не создало ничего равного Илиаде или Калевале...” И я посчитал совершенно невозможным в этих репортажах из Карелии пройти мимо этого — по Горькому — “монумента словесного творчества”, ограничиваясь предваряющими репортажи эпиграфами.
Итак, в начале минувшего века по глухим деревушкам российского Беломорья бродил страстный собиратель карельских народных песен — рун — доктор Элиас Леннрот. Выходец из семьи бедного деревенского портного, финна, ценой великого упорного труда получив высшее образование и звание врача -хирурга, Леннрот посвятил себя собиранию памятников народной поэзии. Он шел в глухие болотистые дебри Карелии, жил в нищих избах, крестьян, ночевал в лапландских юртах, коротая с бедным людом долгие полярные ночи и деля с ними скудную пищу, и записывал, записывал народные сказания. Собственно, “Калевала”, как отмечают исследователи, на 90 процентов и состоит из этих рун, талантливо обработанных и сложенных в единое большое литературное произведение.
В творении “Калевала” 50 рун, и все они, как лучи поэтического эпоса, вращаются вокруг одной темы — борьбы за таинственное Сампо, олицетворяющее благосостояние народа. Перед нами разворачивается необычный мир, полный первобытной прелести. Северная точка его — мрачная страна Похъела, где царствует злая старуха Лоухи, имя которой до сих пор носит, кстати, городок на железнодорожной сетке Мурманского направления. По народным преданиям, здесь, под землей и водой, лежит царство мертвых Туони, в черных реках которого люди находят свою кончину — своего рода тот свет, ад. Южная точка— светлая страна Калевалы. Калевала, где живут герои эпоса: старый, верный Вяйнямейнен, “вековечный песнопевец”, кузнец Ильмаринен, весельчак Лемминкяйнен, другие персонажи народных сказаний. Сюжетика “Калевалы” как бы и разворачивается вокруг того, что ее сыны, народные герои, упорно сватали красивых, но злых дочерей Лоухи, которая обещала отдать их тому, кто выкует для нее волшебную мельницу-самомолку Сампо. Она нужна ей не для забавы, а для поднятия благоденствия в Похъеле, облегчения труда и накопления богатства.
Будущие “женихи” постигают тайны вещей, учатся обрабатывать дерево, камень, получать металлы, строить судна для плавания за “невестами” — и перед читателем разворачивается многоцветная картина мифологизированных истоков народной жизни. Вся “Калевала” — неумолчное, неустанное восхваление человеческого труда. Ни в одном стихе ее не найти и намека на “придворную” поэзию. Она сделана, как сказал А. М. Горький, из тех бессмертных северных гранитов, среди которых жили и трудились карельские и финские крестьяне, и сделана с тем исключительным - искусством, на которое способно только величавое творчество народа. Мощные образы людей грандиозные картины природы, точное описание процессов труда, одежды крестьянского быта, всё это воплощено в рунах в высокую поэзию
В свете этих народных преданий и наше путешествие по Карелии в Похъелу, страну Севера было овеяно мифическими образами. Злое водное существо Сюэтер подстерегало нас на порогах вместе с богиней бурных течений Мелетар. Божество подводных камней Киви-Киммо воздвигало на нашем пути валуны и целые гряды гранита. Божество ужаса Каммо вселяло страх и испытывало нас на смелость. Но когда наступал вечер, Миэликки—царица леса—приглашала нас на ночлег, а мать Вяйнямейнена Ильматар — дочь воздуха — укрощала ветры над нашей палаткой. Лесной царь Тапио и божество огня Пану помог ли развести костер приготовить бивачный ужин. А в последнюю ночь на маршруте после дождя дева тумана Терхенетар посетила на лагерь и проводила нас на поезд.
Эти герои и образ эпоса Карелии и сейчас живут в местных преданиях.


„У САМОВАРА - Я И МОЯ МАША"


Перед тем, как зачалиться, то есть поставить точку на этих карельских репортажах, хочу сказать вот о чем.
Туристский сезон и связанная с ним пора отпусков позади. И как бы ни сложилась обстановка в стране, какие бы холодные ветры ни подули, — придет лето. И если только железная дорога еще будет работать (на запасных путях еще есть паровозы), мы опять рванем куда-нибудь, без сомнения, и, возможно, пополненным составом. Ведь чем прекрасны эти наши путешествия на реки и чем памятны останутся на всю жизнь, так этим знакомством с необъятной нашей Родиной, как бы ни кляли ее новоявленные антипатриоты и псевдофилософы. И не только знакомством с географическим своеобразием, не только возможностью помериться силами с природными стихиями. Но запомнятся они и крепостью мужских дружественных уз. А также тем, что не укладывается ни в какие путевые темы, но наполняет походную веселую жизнь прелестью веселого, сметного, невероятного. А чего только ни приключилось в пути, какой только хохмы кто ни отмочит. Помню, утром четверо придумали купаться, в чем мама родила, никого же на сто верст! Плешутся в лагунке, по отмелям носятся. А пятый —...снимает. Фотографирует в смысле. И кадры обещал — на большой палец.
Как-то к скале подчалили, двое на третьего рюкзак погрузили килограммов на сорок, сунули в руки ему топоры и пилы и послали на эту скалу. И ничего, — залез. На пятьдесят метров, “без рук” и почти по вертикали...Правда, занятие это больше для альпинистов, ну да ничего.
На одном из порогов — местечко, заковыристое такое — почти полкилометра одни петли – лопасть на носовой греби, отпала. А Коля Спицын за капитана был. Как пошел пустой жердью по волнам наяривать! Вообще-то, Николай у нас в этой экспедиции самым уважаемым и почитаемым был — коком. И весь поход эту всеми т-любимую н непрестижную вахту нес. Какие обеды он задвигал! Какие ужины! М-м-м! Как вспомнишь!.. Я жене расписал, — неделю не кормила. Поезжай, говорит, на реку, там и потчуйся. Пожалуй, на будущий год мы так и сделаем. Рванем куда-нибудь в Сибирь, речек хватит.
А какого только черта не наслушаешься вечером у костра да после ухи! Михаил однажды ходил на охоту с бельгийской двустволкой образца тысяча восемьсот какого-то года. В шестом классе еще учился, один патрон ему дали. Сквозь кусты утке по носу с семи метров вдарил, а когда дым рассеялся — четыре штуки кверху пузом 'плавают. Во—удача! Правда, охотники эти, как рыбаки, — насчет соврать...
Алексей прошлой осенью, тоже на охоте, в НЛО палил. Удачно он им врезал!
Синтезатор нуль-пространства вмиг зачадил и лептонно – кварковый и эжектор заклинило. В болото упали, уж год ремонтируют. А я рассказал, когда в погранвойсках служил, в рядовых, конечно, однажды на глазах у всей заставы прокатился верхом на полковнике из управления погранвойск округа. Я на нем контрольно-следовую полосу на китайской границе пересекал, а сзади метлой помахивал, следы заметал. В натуре было, а никто не верит.
Вообще-то, компания наша нетипичная и непривычная для этих мест шхуна уникальное зрелище из себя представляли. Рыбаки из местных специально на лодках подплывали — посмотреть, что это за гора барахла среди озера. Байдарочники, скованные в своих джонках и сырые до подмышек, завидовали, как мы по-королевски загорели на палубе. Коля Спицын прикольную идею подал — в очередной поход прихватить самовар. И трубу. Самовар к палубе прибить, трубу поставить, чайку заварить и с блюдечка пить. Чай с парком, кальсоны белые, с тесемками, дым из трубы и — по порогам. Знай вятских!
Ну и песни, конечно. Сколько их перепето! Но больше, конечно, понравилась про Машу. Помните?
У самовара — я и моя Маша,
А на дворе совсем уже темно!
Как в самоваре чай,
кипит страсть наша,
А месяц смотрит
ласково в окно...
Как учили мы ее всем экипажем, как путались в одной трудной строчке, и как Алексей, словно завзятый вокалист, натаскивал Колю соблюдать длительности.
Незабвенное время!

ГОЛУБЫЕ ОЗЕРА КАРЕЛИИ

ОНИ ОЧЕНЬ РАЗНЫЕ И ПО ПРОФЕССИИ, И ПО ХАРАКТЕРУ. И ЖИВУТ КТО В ГОРОДЕ, КТО В СЕЛЕ. ВСЕ ШЕСТЕРО ОТЦЫ СЕМЕЙСТВ, И ЖИЗНЬ ИХ - В ПРИВЫЧНОМ КРУГУ ЗАБОТ. НО ОБЪЕДИНЯЕТ ИХ ДОВОЛЬНО РЕДКОЕ ХОББИ -СТРАСТЬ К ПОХОДАМ ПО ПОРОЖИСТЫМ ГОРНЫМ РЕКАМ. ВОТ И НЫНЧЕ ЭТА КОМАНДА ТУРИСТОВ-ВОДНИКОВ СОВЕРШИЛА ОЧЕРЕДНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ. ПРЕДЛАГАЕМ ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЕЙ ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ОДНОГО ИЗ ЧЛЕНОВ ЭКИПАЖА, АНАТОЛИЯ ВЫЛЕГЖАНИНА.



В КАЛЕВАЛУ

В дальних краях оставляем мы сердца частицу. Помните эти слова? Они из песни о Карелии. И, думаю, не случайно именно в песню о Карелии они и вплелись. Потому что нельзя, невозможно не оставить частицу своего сердца здесь, в этой русской Швейцарии, крае суровой северной красоты, воспетом во всемирно известном местном эпосе. Однако, когда четыре года назад, в августе девяносто первого, мы впервые побывали здесь и прошли на гондольном плоту по одной из самых сложных и красивых рек Чирка-Кеми, едва ли в мыслях у кого было, что когда-то вернемся сюда. Но вернулись - так уж счастливо сложилось - как к себе домой, в свою вотчину будто, к знакомым озерам, мыскам и стоянкам, на пороги, когда-то бросавшие в трепет, а теперь воспринимаемые как развлечение.
Маршрут был почти тот же: самый сложный и порожистый участок Чирка-Кеми, как в тот первый раз, но, чтобы выйти на него, мы нынче прошли еще по притоку - горно-таежной речке Муеэерке. Всего более двухсот километров в условиях почти полной "автономки". Иначе говоря, выживай, как сумеешь.
И экипаж был почти тот же. Кроме меня на маршрут вышли преподаватель Вишкильской школы Михаил Смышляев, сам водивший нынче летом на "нашем" плоту учеников своих по Великой и Вятке, известный в районе путешественник рабочий завода "Микрометр" Николай Спицын и пополнивший команду кировчанин, оператор теплового узла базы облпотребсоюза Николай Безденежных, студент-заочник института социологии. По разным причинам не поехали опытные "мореходы" Леша Худицкий и Саша Забалуев, которых в походе очень не хватало.
Значительно больших, чем в тот первый раз, забот потребовала документальная подготовка экспедиции. Потому что в связи с обострением криминогенной обстановки в стране правительство Республики Карелии ввело визовой режим, и пришлось выкупать визы на въезд в два административных района на границе с Финляндией. Эти визы, кстати, пришлось потом предъявлять дважды: в кассе вокзала в Санкт-Петербурге, когда брали билеты в сторону северного капиталистического соседа, и пограничному наряду на станции Муезерка, когда вас сначала будто задерживают и арестовывают, а потом - отпускают с миром. Такие теперь строгие порядки в Калавале - на родине героев /в переводе с карельского/


ПОД ФЛАГОМ РОССИИ

Этот всесоюзно известный маршрут по связке рек Муезерка - Чирка-Кемь никогда не будет обделен вниманием туристов. Каждый год с окончанием половодья появляется водоплавающая братия, и сезон открывается. Но при нынешних ценах на продукты и транспорт, когда даже при скромной экипировке небольшой команды затраты на двухнедельный поход исчисляются миллионами /по себе знаем/, нам думалось, что немного найдется фанатиков и на реке мы будем одиноки. Однако вместе с нами в эти же две недели по маршруту шли группы туристов из Москвы, Петрозаводска, подмосковной Электростали. Была одна команда из зарубежья, правда, ближнего, - из Донбасса. Бродячий этот люд самый разновозрастный и пестрый. И плывут – кто на чем. Вот парень с девушкой, юные совсем, в экипировке и иголочки и на шикарном двухместном катамаранчике, как оказалось, - самодельном! Идут в шлемах и жилетах с полным поддувом, будто по “шестерке”. Вот байдарка-двойка, латаная-перелатаная, трепаная-перетрепаная – небритые гребцы, мокрые до подмышек, с сияющими щетиной и счастьем лицами. А вот большой, грузно осевший катамаран с длинными гондолами. Народу на нем, как в автобусе. Как оказалось потом, две семьи с детьми. Совсем маленькие девчушки садиковского возраста громоздятся на куче вещей в центре - как они по порогам идут - невероятно! А вот нормальный катамаран-четверка. Сзади - парни мускулами и веселками поигрывают, впереди - девочки в купальных костюмчиках и в темных очках. Загорают, отдыхают... Наша шхуна на гондолах производила впечатление. Солидность, комфорт, обитаемость в сочетании с высокими ходовыми характеристиками, с флагом России и памятной медалью в честь 850-летия Котельнича на розовой ленточке у флагштока - все это не только было предметом шуточек и подначиваний, но и внушало уважение. Мы были как бы "плавучим маяком" и обе недели по маршруту так и шли, рассыпавшись по реке километров на пять - то мы обойдем кого на стоянках, то нас обойдут. Но считалось, если вятские на своем корабле-"матке" идут, значит, все нормально.

ЗДЕСЬ “АВРОРА” НЕ ПРОЙДЕТ

Эту фразу из известного анекдота об "Авроре", которая шла по Москве-реке с намерением сделать залп по Кремлю, в стихийно сложившейся на маршруте "флотилии" в первые дни похода можно было слышать часто. Это ребята катамаранщики и байдарочники из других экипажей окрестили наш гондольный плот "Авророй" за его размеры, высокую посадку, огромное водоизмещение /2,5 тонны/ и развевающийся новенький флаг России. Многое давало скептикам повод усомниться в хорошей проходимости нашей шхуны на препятствиях - миф, развеявшийся очень скоро. Но в первые дни, как стало ясно из последовавших обменов впечатлениями на стоянках, дело обстояло у них примерно так.
- Здесь "Аврора" едва ли пройдет, - замечал кто-нибудь, проведя байдарку или низко сидящий катамаран впритирку под бревенчатыми пролетами моста. Но мы все же протискивались, вдавливая своим весом одну за другой гондолы, вжимая плот поток, плыли дальше.
- Здесь "Аврора" уж точно не пройдет, - заверял другой, едва не вешаясь ноздрями на скобы и гвозди другого моста, когда проскальзывал под ним в стремительном потоке, откинувшись на спину. Но мы причаливали, сгружали на берег вещи и, не разбирая плот, перетаскивали его волоком по камням и дальше.
- А вот здесь-то уж "Аврора" ни за что не пройдет, - решительно уверяли третьи, когда сами с горем пополам взяли Падун, главный и самый сложный порог на Чирка-Кеми. В предвкушении шикарных кадров возможной аварии, шансов на которую на падуне довольно много, фоторепортеры из экипажей удобно и уютно устроились ниже порога на камнях, настроили свои "Никоны" с "телевиками", заряженные "Кодаком", - и я представляю, как теперь, в глухую осеннюю пору, собравшись где-нибудь в турклубе в Москве, Петрозаводске ли, на Украине, рассматривают чудесные цветные слайды, на которых "эти вятские" на "Аворе", на этом своем кашалоте под российским флагом, красиво сидят в самом центре порога.
Мне не забыть эти минуты!
Четыре года назад мы с Лешей Худицким с трудом провели плот по левому сливу. Нынче я остался на берегу, чтобы запечатлеть сюжет, который никогда не повторится, и дать другим возможность насладиться схваткой с ревущей стихией. Но "Аврора" на сей раз не прошла. Небольшое отклонение от намеченной линии движения обернулось посадкой плота на камни - и все, кто был на берегу, минут семь наблюдали - а наблюдать такое кажется невыносимо долгим, - как среди кипящей пены, бурунов и каменной каши люди спасают судно и спасаются сами. Потом плот сдернули с каменной гривки, и формально порог был взят /по берегу не шли/, но все это было неспортивно и дало нам всем несколько добрых уроков. Почему так получилось, я еще расскажу.
Мы еще раз сидели на почти "непроходе" несколькими днями позже, но в целом то, ради чего ехали сюда, на пороги, исполнилось. Уровень воды был выше, чем тогда, четыре года назад, все пороги от этого выглядели заметно мощнее - и тот, кому в почасовой вахте на гребях доводилось "брать" их, получал, конечно, немалое наслаждение. Вообще нынче, уже зная маршрут и характер реки, по породам шли без предварительных осмотров, разгрузки вещей, а "валили" с ходу. То есть шли смелее. Но - не наглее. Ухарство тут не проходит.


ПОЧЕМ НЫНЧЕ БЕЛЫЕ НОЧИ


Из этого путешествия наш экипаж вернулся с впечатлениями далеко не восторженными. И есть отчего.
Все четыре года, прошедшие с похода в девяносто первом, мы с неизменным восхищением вспоминали о жемчужине Чирка-Кеми пороге Падуне и изумительной по красоте лагуне выше него, окаймленной полукружьем скал из белого и розового мрамора, коронованных вековыми бронзовоствольными соснами. Чистейшая вода глубокой лагуны, обилие рыбы неизменно привлекали сюда всех, располагали к отдыху. И когда стало ясно, что мы едем на "нашу” реку, мы твердо решили: когда придем туда, задержимся сутки на двои-трои и вволю насладимся красотами этих мест. Но когда на пятый уже день пути, оставив позади длинный мощный порог Кривой, вошли в лагуну, я не узнал этих мест, а когда несколькими минутами позже взобрался по мшистым скальным выходам на стоянку и огляделся, я чуть не заплакал от того, что открылось.
Вся местность по левому берегу представляла собой... производственную зону в нелучших традициях и с характерными приметами хозяйничания его ничтожества человека, которому на все, кроме сиюминутной выгоды, наплевать. На месте живописных мраморных скал, по всей вероятности, взорванных, была пологая, спускающаяся к воде местность, хаотично заваленная камнем, посреди которой белела сбегающая к реке и уже хорошо накатанная автомобильная дорога. На скалах правее, нависших над лагуной, видны были удачно вписавшиеся, кстати, в здешний пейзаж оригинальной архитектуры коттеджи. За ними, ниже порога, где четыре года назад был гористый берег, сейчас... огромное озеро, явно рукотворное, посреди которого будто для усиления убийственного эффекта покоился - внушительных размеров... теплоход. Рядом - 'целый рабочий поселок из, не-. скольких домиков с уже' обозначившимися улочками, бродячими шавками, мусорной свалкой в стороне.
Видеть все это здесь, в глухомани, куда можно было попасть только, туристу, и то на "спецтранспорте" - байдарке или хорошем катамаране, - было совершенно непонятно и дико. Особенно этот здоровенный теплоход-сухогруз в том именно месте, где четыре года назад высились поросшие тайгой горы. Всю левую половину лагуны и часть рукотворного озера занимали 50-70-метровые в длину и метров десять в ширину затянутые мелкой зеленой сетью "аквариумы" для выращивания малька форели. Как выяснилось позже из расспросов местных жителей - редких рыбаков, - несколько скандинавских фирм, совместно, конечно, с доморощенными нашими карельскими предпринимателями начали здесь большое "дело". Выращивают малька, потом это будет взрослая форель, которой будут заваливать продовольственные рынки Запада. Сюда уже построена железная дорога, по которой и "приплыл" тот теплоход. Здесь, чуть ниже этих мест, планируют сделать запань,и тысячи гектаров здешних болот и низко расположенных сосновых боров пойдут под затопление. Сегодня здесь все ставится на бизнес, и, как говорят, совсем скоро сюда уже будут приглашать богатых отдохнуть, поесть и половить форель, а если кому-то захочется острых ощущений, прокатят на катамаране по порогам.
Кстати, красавец Падун уже потерян в спортивном отношении навсегда. Здесь теперь просто насыпная гряда из мелких острых камней, преграждающая путь форели вверх на нерест. Уже дома, по прибытии из похода и обложившись книжками по прудовому рыбному хозяйству, я понял, что бизнес пришел туда надолго. И скоро, очень скоро из белых карельских ночей и голубых, кишащих рыбой озер дельцы будут качать валюту по старому принципу: кедра ваши, деньги наши. Истинный бизнес знает цену красоте.

А ФОРЕЛЬ - НА ЗАВТРАК


Подобные дальние походы, как наш имеют свою неповторимую прелесть. После нелучшего прошлого опыта, когда в девяносто первом явились сюда, рыбный край, без крючка нынче рыболовная экипировка была прямо-таки устрашающей. При обилии рыбы в здешних озерах и уже прикормленные мест у стоянок каждый день похода для заядлых рыбаков был настоящие праздником. Блеснили в уловах ниже порогов, дорожили спиннингом вдоль зеленей на озерах. Вечерами, бывало, весь экипаж вооружался удочками и дергал жирную мелочь шеклейку, сорожку, голавликов. Целые связки ее вялились на подгребицах и шли вместо семечек. Бывали вечера, когда обычную часовую вахту на гребях никто не хотел стоять и вести плот, а каждому хотелось блеснить. На спиннинг отлично брали щуки до килограмма иногда больше, крупные окуни, и рыбин выбрасывали на плот в иные часы одну за другой. Рыбы съели столько, что когда Коля Спицын в предпоследний день похода выловил рекордной величины щуку на нее уже никто не мог смотреть. Потому что опять нужно было варить ее и есть.
Посчастливилось поймать и одну форель. Местные редкие рыбаки рассказывают, что не так давно в прудовом форельном хозяйстве у пороге Падуна случилась авария, часть малька вышла и разошлась по реке ниже, и теперь всем хочется поймать эту красавицу - царскую рыбу, украшавшую пиршественные застолья русских, и не только русских, государей. По всей вероятности, недалеко то время, когда на ловлю форели сюда, на Чирка-Кемь, будут приезжать люди состоятельные. Места для размножения ее здесь идеальные.
В наших местах таких рыбалок нет уже несколько десятилетий.

МОЙТЕ ЧАШКИ ПЕРЕД ЕДОЙ

В такую даль и глухомань люди едут отдыхать и "отрубаться" от привычных забот и дел, которыми полны бывают обычно одиннадцать месяцев жизненного конвейера. И немалая прелесть походной, жизни в том еще состоит, что на привычные нормы поведения и быта здесь часто просто плюют.
Вы можете после жаркой туристской бани-каменки и купания в озере стоять в чем вас мама родила на камне и блаженно растираться полотенцем - и женский экипаж проплывающего мимо катамарана просто не обратит на вас внимания: понимают - люди отдыхают... Здесь можно встретить заросшего до глаз и с рыбными костями в бороде главного инженера какого-нибудь завода-гиганта, холеного и вылощенного на службе, здесь - в каком-то неимоверном рубище, будто век в тайге провел, но это лишь шикарный туристский шарм. Здесь можно услышать сочный бабий "сленг"; на котором какая-нибудь аптекарша из Урюпинска, девочка-пигалица, оттягивает академика с мировым именем, который "варежку разинул” и посадил на камки катамаран. Здесь можно после позднего ужина бросить под кустом немытые чашки, а утром перед завтраком отмыть их с песочком. Здесь можно увидеть группу голых мужиков у ночного костра, с серьезными лицами обсуждающих шансы политических партий на выборах, перемывающих политические кости то Зюганову, то Гайдару. Кстати, последний, "луноликий" Егор Гайдар, нынче летом сплавлялся на плотах/!/ по одной из горных рек на Камчатке. Он "мне не друг и не враг, а так", а вот ведь какой, оказывается, хороший человек.

ПОПУТНОГО ВЕТРА

С сожалением заканчивая эти карельские репортажи, хочу сказать вот о чем.
Эти наши путешествия по горным рекам страны не только в наше личное удовольствие. На протяжении последних шести лет члены экипажа "ведут пропаганду" водного туризма, причем необязательно среди знакомых. В разное время мы побывали в ряде школ города и села, рассказывали о походах по горным рекам. С нашим снаряжением и при нашей методической и прямой организационной помощи были подготовлены и. проведены многодневные походы школьников на надувных плотах по рекам Моломе, Великой, Вятке. Вот и нынче, например, члены экипажа преподаватель Вишкильской школы Михаил Смышляев и преподаватель Юрьевской, школы Борис Смирнов "прокатили" старшеклассников нескольких школ по местным равнинным рекам. Наша газета уже писала об этом. В прошлом году при нашей непосредственной помощи был подготовлен и проведен водный поход по Вятке учащихся Советского педагогического училища. Уверен, такие путешествия в детстве дают очень многое для формирования личности, воспитывают любовь к нашему прекрасному Отечеству.
Мне остается только поблагодарить от имени команды районный фонд поддержки молодежи и спорта и его председателя Евгения Спивака за помощь в финансировании экспедиции.


Анатолий Вылегжанин
Фото карельской природы Александра Вылегжанина, сделанное на том же маршруте но десятью годами позже в 2002 году.

Прочитано 11764 раз

Комментарии   

0 #1 Рома 09.07.2012 04:33
Был в Карелии 3 раза,понравилось.
Советую всем побывать там
Цитировать

Добавить комментарий

Защитный код
Обновить


Новости Котельнича. История, достопримечательности, музеи города и района. Расписания транспорта, справочник. Фотографии Котельнича, фото и видеорепортажи.
Связаться с администратором портала можно по e-mail: Этот адрес электронной почты защищён от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
© Copyright 2003-2022. При полном или частичном цитировании материалов ссылка на КОТЕЛЬНИЧ.info обязательна (в интернете - гипертекстовая).

Top.Mail.Ru